§ 4. ВОЙНА ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ И СТО ЛЕТ СПУСТЯ (1810 – 1920)

Хро­ника экс­плу­а­та­ции вику­ний, про­дол­же­ние

[1]

Указ Симона Боливара

Во время войны за неза­ви­си­мость испан­ских коло­ний в Аме­рике (1810 – 1826) ее глав­ный руко­во­ди­тель Симон Боли­вар (Simon Bolívar) много ездил по рай­о­нам оби­та­ния вику­ний. Он был удив­лен и обес­по­коен тем, насколько реже стали встре­чаться эти живот­ные. После про­воз­гла­ше­ния неза­ви­си­мо­сти Перу Симон Боли­вар в каче­стве «Осво­бо­ди­теля, Пре­зи­дента Рес­пуб­лики Колум­бия, Осво­бо­ди­теля Перу и осу­ществ­ля­ю­щего вер­хов­ное коман­до­ва­ние им»[2] 5 июля 1825 г. в Куско под­пи­сал Указ о защите вику­ний, кото­рый счи­та­ется одним из пер­вых аме­ри­кан­ских зако­нов по охране при­роды. В пре­ам­буле указа он заявил о необ­хо­ди­мо­сти всеми воз­мож­ными сред­ствам уве­ли­чить при­рост чис­лен­но­сти вику­ний и, прежде всего, поло­жить конец мно­го­лет­ним мас­со­вым убий­ствам этих живот­ных, кото­рые про­ис­хо­дят из-за тор­говли их шер­стью. Указ запре­тил убий­ство вику­ний и назна­чил штраф за каж­дое уби­тое живот­ное в раз­мере 4 песо, а также пред­пи­сал каж­дому, кто хочет про­да­вать шерсть вику­ний пред­ста­вить дока­за­тель­ства того, что его руно состри­жено с живых вику­ний в апреле, мае, июне и июле[3].

Симон Боли­вар (1783 – 1830)[4]

А несколь­кими меся­цами ранее вику­нья была при­знана пат­ри­о­ти­че­ским сим­во­лом Перу. 25 фев­раля 1825 г. Симон Боли­вар и Учре­ди­тель­ный кон­гресс при­няли закон, утвер­див­ший новую пат­ри­о­ти­че­скую сим­во­лику и наци­о­наль­ный герб Перу, кото­рые исполь­зу­ется и сего­дня[5].

Наци­о­наль­ный герб Перу

Однако, как и во вре­мена испан­ской импе­рии, защит­ные меры не смогли выдер­жать дав­ле­ния тор­говли. На этот раз в новом Перу экс­порт орга­ни­зо­вали бри­тан­ские ком­па­нии, обос­но­вав­ши­еся в Аре­кипе[6].

В 1851 г. в Перу пре­зи­дент­ский указ запре­тил экс­порт шер­сти вику­ньи и под­твер­дил дей­ствие Указа Симона Боли­вара 1825 г.[7]. Но охота на вику­ний не прекращалась.

Страш­ная кар­тина убий­ства живот­ных пред­стает перед нами в сви­де­тель­ствах Майна Рида. Исходя из того, что он уехал в Аме­рику в 1840 г. и вер­нулся в Европу лишь после ране­ния, кото­рое полу­чил на Мек­си­кан­ской войне 1846 – 1848 гг., Майн Рид опи­сы­вает методы охоты на вику­нью, кото­рые прак­ти­ко­ва­лись в пер­вой поло­вине XIX в.

 

Охота на вику­ний по про­из­ве­де­ниям Майна Рида

[8]

Читая Майна Рида, пони­ма­ешь, что в коло­ни­аль­ном и пост­ко­ло­ни­аль­ном Перу ни индейцы, ни белые не видели ничего пло­хого в добыче вику­ньи (вигони) в огром­ных количествах.

«…Из пре­крас­ной шер­сти вигони дела­ются плащи, кото­рые про­да­ются потом по два­дцать и даже трид­цать фун­тов стер­лин­гов за штуку. В тех краях каж­дый счи­тает своей обя­зан­но­стью обза­ве­стись подоб­ным пла­щом или пончо; понятно, что только богачи могут носить плащи из чистой шер­сти вигони, а индейцы, пас­тухи и угле­копы доволь­ству­ются пончо из шер­сти ламы. Ввиду боль­шого спроса на виго­ней, в Андах оби­тает много людей, заня­тых исклю­чи­тельно охо­той на это живот­ное»[9].

Однако в кни­гах Майна Рида можно узнать только о том, как охо­ти­лись на вику­ний индейцы. Основ­ным спо­со­бом добычи вику­ний оста­ва­лось чаку.

«Так как вигонь для индейца – это очень вкус­ное мясо и доро­гая шерсть, то охота на нее явля­ется очень при­быль­ной. Спо­соб, чаще всего при­ме­ня­е­мый для ловли этих живот­ных, назы­ва­ется чаку и тре­бует боль­шого коли­че­ства охот­ни­ков. Обычно все насе­ле­ние деревни соби­ра­ется для этой охоты, кото­рая так выгодна, что явля­ется ско­рее делом, чем раз­вле­че­нием. Даже жен­щины участ­вуют в чаку, и для них нахо­дится доста­точно дела, так как охота про­дол­жа­ется с неделю и даже дольше, а надо гото­вить пищу.

Чело­век пять­де­сят – сто охот­ни­ков отправ­ля­ются в места, где водятся стада виго­ней. Берут с собой длин­ные веревки, мно­же­ство все­воз­мож­ных тря­пок и кольев. При­быв на место, вби­вают колья в землю на рас­сто­я­нии около трех шагов один от дру­гого и таким обра­зом ого­ра­жи­вают круг, диа­метр кото­рого порой дости­гает полу­торы мили. Между этими кольями про­тя­ги­вают веревки, на рас­сто­я­нии фута от земли, а на верев­ках раз­ве­ши­вают все те же раз­но­цвет­ные лос­ку­тья, кото­рые соб­ственно, с этой целью и были взяты; от ветра тряпки раз­ве­ва­ются во все сто­роны. Круг этот в одном месте открыт на рас­сто­я­нии почти ста ярдов, и это место слу­жит вхо­дом в него. Когда все готово, индейцы вер­хами объ­ез­жают рав­нину и гонят перед собой встре­чен­ные стада виго­ней, направ­ляя их в устро­ен­ный круг, после чего вход замы­ка­ется. Затем охот­ники сле­зают с лоша­дей и с помо­щью бола­сов, а порой и про­сто руками ловят глу­пых живот­ных, кото­рые так пуга­ются раз­ве­ва­ю­щихся от ветра лос­ку­тьев, что даже не пыта­ются бежать. Гуа­нако в этом слу­чае гораздо умнее: они пре­красно пони­мают, что про­тя­ну­тая веревка не может удер­жать их, и спо­койно пере­пры­ги­вают через нее, а ино­гда и раз­ры­вают, не обра­щая вни­ма­ния на лоскутья.

Если слу­ча­ется, что среди загнан­ных виго­ней в круге ока­жется хоть один гуа­нако, он не только ухо­дит сам, но своим при­ме­ром увле­кает и виго­ней, так что охот­ники оста­ются ни с чем.

Колья, веревки и все про­чие пред­меты пере­но­сятся с места на место до тех пор, пока не будут пой­маны все встре­чен­ные вигони. После этого охот­ники делят добычу и воз­вра­ща­ются домой. Но луч­шая часть добычи идет в пользу церкви: все шкуры виго­ней, сто­я­щие дол­лара по пол­тора каж­дая, должны быть отданы свя­щен­нику деревни, и этот налог состав­ляет нема­лый доход, потому что охот­ники нередко при­во­зят до полу­ты­сячи голов живот­ных»[10].

В «Охот­ни­чьем празд­нике» Майн Рид более детально опи­сы­вает чаку со слов сво­его това­рища по стран­ствиям англи­ча­нина Томп­сона, страст­ного люби­теля охоты. На этом чаку Томп­сон «сам при­сут­ство­вал, путе­ше­ствуя по высо­ким плос­ко­го­рьям перу­ан­ских Андов»:

«…Я узнал от моего приятеля-индейца, что его одно­пле­мен­ники устра­и­вают ино­гда целые облавы на виго­ней. Само собой понятно, что во мне тот­час же просну­лось жела­ние при­сут­ство­вать на подоб­ной облаве. Ока­за­лось, что через несколько дней мой индеец дол­жен был отпра­виться на одну из таких облав, устра­и­ва­е­мых его пле­ме­нем ежегодно.

Нака­нуне назна­чен­ного дня мы при­были в дере­вушку этого пле­мени, кото­рая состо­яла всего из несколь­ких хижин, раз­бро­сан­ных на дне глу­бо­кой про­па­сти Кор­ди­лье­ров. Бла­го­даря такому поло­же­нию, кли­мат здесь был мягче, чем в рай­оне Пуны, а потому жители деревни могли воз­де­лы­вать маис и сахар­ный трост­ник. Эти индейцы счи­та­лись мир­ными, но при­зна­вали хри­сти­ан­ство только на сло­вах, хотя цер­ковь с кре­стом и состав­ляла глав­ное укра­ше­ние их деревни. Свя­щен­ник был един­ствен­ным белым, жив­шим в этой деревне, и сопро­вож­дав­ший меня индеец пред­ста­вил меня этому почтен­ному патеру, кото­рый отнесся ко мне дру­же­ски. К вели­чай­шему моему изум­ле­нию, это духов­ное лицо должно было при­нять уча­стие и даже играть глав­ную роль в пред­сто­яв­шей облаве, он больше всех инте­ре­со­вался успе­хом этой охоты и, как я узнал это потом, имел к тому вполне осно­ва­тель­ные при­чины: при­быль от этой облавы состав­ляла часть еже­год­ного дохода почтен­ного патера.

<…>

На дру­гой день перед выступ­ле­нием охот­ни­ков был отслу­жен моле­бен, после чего наш кара­ван начал взби­раться по кру­тым дорож­кам, вед­шим в Пуну. Наше шествие имело очень живо­пис­ный вид, так как с нами было много лоша­дей, мулов и лам, среди кото­рых тес­ни­лись муж­чины, жен­щины, дети и собаки. Каза­лось, будто деревню поки­нули все живые суще­ства. Это послед­нее заме­ча­ние вполне соот­вет­ство­вало дей­стви­тель­но­сти, ибо охота на виго­ней про­дол­жа­ется не один день, а целые недели. Поэтому при­хо­дится брать с собой палатки, оде­яла, кухон­ную посуду, и при­сут­ствие жен­щин на облаве ока­зы­ва­ется таким же необ­хо­ди­мым, как и при­сут­ствие муж­чин. Они должны забо­титься о порядке в лагере, варить пищу и, при слу­чае, ока­зы­вать услуги на самой охоте.

Неко­то­рые из мулов были нагру­жены пред­ме­тами, назна­че­ния кото­рых я никак не мог понять. Тут были груды тря­пок, длин­ные и корот­кие канаты и пучки кольев. Мне неко­гда было рас­спра­ши­вать обо всем этом, так как мне сто­ило немало труда пра­вить моей лоша­дью по скольз­ким и кру­тым тропинкам.

<…>

Только к вечеру мы добра­лись до места нашей охоты, и потому она была отло­жена до сле­ду­ю­щего дня, а пока все заня­лись устрой­ством лагеря. <…> Наутро, еще задолго до вос­хода солнца, часть индей­цев напра­ви­лась к сосед­ним высо­там в сопро­вож­де­нии жен­щин и детей, кото­рые несли выше­упо­мя­ну­тые колья, веревки и связки тря­пок. Час спу­стя туда же напра­ви­лись и насто­я­щие охот­ники, то есть загон­щики со сво­ими соба­ками. Я охотно при­стал бы к этому отряду, но патер заявил при­тя­за­ние на мое обще­ство и обе­щал про­ве­сти меня в такое место, откуда я могу пре­красно видеть все подроб­но­сти инте­ре­со­вав­шей меня облавы, а пока что мы сели на коней и отпра­ви­лись туда, где рабо­тали жен­щины и дети. Все они были заняты устрой­ством ограды из кольев и кана­тов, на кото­рые потом были пове­шены куски бумаж­ной ткани. Они све­ши­ва­лись почти до земли и раз­ве­ва­лись по ветру. Эта ограда имела круг­лую форму и оста­лась откры­той с той сто­роны, откуда ожи­да­лась дичь.

Когда все при­го­тов­ле­ния были окон­чены, рабо­чие раз­де­ли­лись на две части и вытя­ну­лись в две линии, начи­ная от входа в ограду, так что полу­чи­лось нечто вроде испо­лин­ской воронки, имев­шей в своем широ­ком конце около двух миль. После того дети и жен­щины, не поки­дая своих мест, усе­лись на земле в ожи­да­нии той дичи, кото­рую должны при­гнать взрос­лые охот­ники. Они поне­многу при­бли­зи­лись к ограде и тоже раз­вер­ну­лись полу­кру­гом с тем рас­че­том, чтобы концы этого полу­круга при­шли в сопри­кос­но­ве­ние с кра­ями той живой воронки, кото­рая выстро­и­лась у входа в ограду. Бла­го­даря этому обра­зо­ва­лось замкну­тое поме­ще­ние гро­мад­ных раз­ме­ров, внутри кото­рого, обе­зу­мев от страха, мета­лось стадо виго­ней. Бед­ные живот­ные не знали, в кото­рую сто­рону им напра­виться, так как впе­реди их ожи­дала ограда, а с боков и сзади они наты­ка­лись на охот­ни­ков и их помощ­ни­ков, кото­рые встре­чали живот­ных гром­кими кри­ками и застав­ляли их снова воз­вра­щаться к ограде. Мы с пате­ром сто­яли на воз­вы­шен­ном месте и могли отлично видеть, что наша добыча состо­яла из несколь­ких стад виго­ней. Это при­вело почтен­ного патера в пре­крас­ное настро­е­ние, и он то и дело выкрикивал:

– Смот­рите! Смот­рите! Одно, два, три, четыре стада, и все большие!

Но вдруг голос патера изме­нился, и он вос­клик­нул жалоб­ным тоном:

– Jesus, Maria! Как сюда попали про­кля­тые гуанако?!

При­смот­рев­шись хоро­шенько, я дей­стви­тельно уви­дел среди виго­ней стадо гуа­нако, но никак не мог понять, почему при­сут­ствие этих живот­ных вызы­вало гнев и про­кля­тия бла­го­че­сти­вого патера.

– Ах, – ска­зал он, взды­хая, – эти гуа­нако испор­тят всю охоту, и она не даст ника­ких результатов!

Про­дол­жая сто­нать и назы­вая гуа­нако ере­ти­ками, патер объ­яс­нил мне, что эти без­бож­ные живот­ные не питают ника­кого ува­же­ния к кана­там, пере­ска­ки­вают через ограду или про­ры­вают ее и таким обра­зом ука­зы­вают путь к бег­ству и осталь­ным живот­ным. Виго­ней было штук пять­де­сят, и потеря подоб­ной добычи была, конечно, весьма чув­стви­тель­ной для патера и для всего индей­ского пле­мени. Но теперь уже не было воз­мож­но­сти отде­лить гуа­нако от осталь­ных живот­ных, так как все они густой тол­пой понес­лись ко входу в ограду и были загнаны в нее надви­гав­ши­мися охот­ни­ками. Все же уда­лось выгнать гуа­нако из ограды, и вход в нее был быстро заде­лан при помощи новых кольев и кана­тов. После этого нача­лось изби­е­ние виго­ней, для чего охот­ники воору­жи­лись сво­ими «бола», тяже­лыми шарами, при­вя­зан­ными к длин­ной веревке. Раз­ма­хи­вая шарами над голо­вой, охот­ник бро­сал их в наме­чен­ное живот­ное, и вскоре вся внут­рен­ность ограды была усе­яна мерт­выми и уми­рав­шими виго­нями. Затем насту­пили вза­им­ные поздрав­ле­ния, и всюду слы­шался радост­ный говор.

Мясо виго­ней было рас­пре­де­лено между раз­лич­ными индей­скими семей­ствами, а кожи при­над­ле­жали церкви, т.е. патеру, что, конечно, было льви­ной долей добычи. Веревки и колья, из кото­рых была сде­лана ограда, при­шлось пере­не­сти на дру­гое место, так как облава должна была про­дол­жаться еще девять дней. За это время были убито 500 виго­ней, 20 гуа­нако, несколько оле­ней и с пол­дю­жины чер­ных мед­ве­дей, слу­чайно попав­ших»[11].

Индейцы охо­ти­лись на вику­ний и в оди­ночку. «Если охот­ник доста­точно ловок, – под­ме­чает Майн Рид, – он может пой­мать живот­ное один, и тогда ему не при­дется отда­вать свя­щен­нику шкуру»[12]. Индейцы охо­ти­лись с бола­сами или ружьями, исполь­зуя роко­вую осо­бен­ность стад­ного пове­де­ния викуний.

Боле­а­до­рас. Камень, кожа. Длина 100 см. Арген­тина, 1850 – 1900 гг. Музей Аме­рики, Мад­рид, Испа­ния[13]

«Вигони живут ста­дами по восемнадцать-двадцать голов; каж­дое стадо имеет сво­его вожака, кото­рый забо­тится о без­опас­но­сти осталь­ных и отно­сится к этой обя­зан­но­сти с вели­чай­шим ста­ра­нием. При малей­шем при­знаке какой бы то ни было опас­но­сти он издает рез­кий свист и бьет копы­том о землю. Стадо пони­мает это предо­сте­ре­же­ние и сразу соби­ра­ется вокруг вожака, вытя­нув шеи в ту сто­рону, откуда гро­зит опас­ность; затем все пус­ка­ются бежать, сна­чала мед­ленно, потом все быст­рее и нако­нец мчатся с быст­ро­той оленя; вожак же оста­ется позади, оста­нав­ли­ва­ясь время от вре­мени, чтобы при­крыть стадо»[14].

«…Каж­дый раз, когда уда­ется убить вожака, все осталь­ные вигони доб­ро­вольно раз­де­ляют его участь и поз­во­ляют убить себя, не ока­зы­вая ни малей­шего сопро­тив­ле­ния»[15], – утвер­ждал один из пер­со­на­жей романа «Изгнан­ники в лесу». Индеец уве­рял «что это не пер­вая такая охота на его веку». Охо­тился он с помо­щью мас­ки­ровки и боласа.

Кечуан из Уру­бамбы в тра­ди­ци­он­ном костюме, Перу, наше время[16]

Майн Рид пишет:

«Наш вакеро, видя, с каким инте­ре­сом его гости смот­рят на стадо, не смог удер­жаться, чтобы не пока­зать им свое уме­ние и вме­сте с тем немного зара­бо­тать. На несколько минут он исчез, а затем вер­нулся, пре­об­ра­зив­шись так хорошо в ламу, что вигони непре­менно должны были оши­биться. Голова и шея «ламы» были хорошо набиты шер­стью, так что дер­жа­лись прямо и воз­вы­ша­лись над голо­вой вакеро, кото­рый весь был покрыт шку­рой живот­ного, при­чем глаза его при­хо­ди­лись на высоте груди чучела. Пре­об­ра­зив­шись таким обра­зом, индеец захва­тил свое люби­мое ору­жие – болас. <…>

Хижина кечу­а­нов (2009)[17]

Стадо виго­ней спо­койно про­хо­дило ярдах в двух­стах от хижины, в кото­рой наши путе­ше­ствен­ники про­вели ночь. С бола­сом в руке, вакеро про­бе­жал пер­вые сто ярдов насколько мог быстро, а потом, по мере при­бли­же­ния к стаду все более замед­лял шаги; таким обра­зом, он про­шел мимо гуа­нако, не спуг­нув их, что было хоро­шим нача­лом. Вигони, видя спо­кой­ствие сво­его вожака, ничуть не встре­во­жи­лись. К этому-то вожаку и напра­вился замас­ки­ро­вав­шийся индеец; его легко было узнать среди стада по более круп­ным раз­ме­рам и твер­дой походке. Удастся ли охот­нику обма­нуть это ста­рое, опыт­ное живот­ное? Вот оно насто­ро­жи­лось, вот уда­ряет ногой о землю, и вслед за тем раз­да­ется его рез­кий свист. Послуш­ное стадо сте­ка­ется к вожаку и вот оно уже пусти­лось нау­тек. Но в эту секунду мни­мая лама резко под­ни­ма­ется на зад­ние ноги, завер­телся, про­мельк­нул болас – и ста­рый вожак ката­ется по земле.

А где же быст­рые вигони? Вы, навер­ное, дума­ете, что очень далеко от охот­ника, кото­рый гро­зит им смер­тью? Нет, бед­ные живот­ные вер­ну­лись, чтобы раз­де­лить участь того, за кем при­выкли сле­до­вать и кто все­гда обе­ре­гал их. Вот они окру­жили его, изда­вая жалоб­ные крики. Теперь вакеро уже не нужно скры­ваться; он уби­вает одно за дру­гим эти жал­кие созда­ния, кото­рые даже и не думают бежать. Вот все они лежат мерт­вые, ни одно не спас­лось от ножа охот­ника. Их аго­ния уже кон­чи­лась, послед­ний стон замер. В долине раз­да­ется только топот убе­га­ю­щих гуа­нако, испу­ган­ных лам и аль­пак»[18].

В этот раз было убито девят­на­дцать викуний.

[19]

В «Охот­ни­чьем празд­нике» Майн Рид дает опи­са­ние охоты на вику­ний с ружьем:

«Вскоре мы вышли на ров­ную мест­ность и уви­дели вдали пасу­ще­еся стадо виго­ней. Эти кра­си­вые живот­ные своей строй­но­стью напо­ми­нали бла­го­род­ных оле­ней. Кто хоть раз в жизни видел виго­ней, тот нико­гда не забу­дет красно-оранжевого цвета их шел­ко­ви­стой шер­сти. Перед нами было штук два­дцать этих живот­ных, и все они мирно пас­лись, за исклю­че­нием пред­во­ди­теля и пат­ри­арха стада, кото­рый забо­тился об общей без­опас­но­сти и, высоко под­няв голову, недо­вер­чиво пово­ра­чи­вал ее во все стороны.

– Ну, сеньор, – ска­зал охот­ник, обра­ща­ясь ко мне, – если только нам удастся под­стре­лить пред­во­ди­теля, то все стадо будет в наших руках.

– Каким же это обра­зом? – спро­сил я.

– Уви­дите потом, а пока имейте в виду, что стадо направ­ля­ется к тому утесу, – отве­тил индеец, ука­зы­вая на скалу, кото­рая лежала отдельно на краю рав­нины. – Туда-то нам и надо теперь поспешить!

Мы осто­рожно про­бра­лись к ука­зан­ному месту, так что теперь утес лежал между нами и при­бли­жав­шейся дичью. Нам уда­лось взо­браться на самый утес, и его зазуб­рен­ные края пред­став­ляли из себя есте­ствен­ные бой­ницы, кото­рыми нам оста­ва­лось вос­поль­зо­ваться над­ле­жа­щим обра­зом. Тем вре­ме­нем стадо успело подойти к нам на рас­сто­я­ние выстрела. Мой про­вод­ник шеп­нул мне, что я дол­жен стре­лять только после него и что мы оба должны целиться в пред­во­ди­теля. На этом индеец осо­бенно наста­и­вал, и я обе­щал сле­до­вать его совету.

Не пред­чув­ствуя опас­но­сти, стадо под­хо­дило к нам все ближе и ближе, и я невольно любо­вался пред­во­ди­те­лем, шед­шим впе­реди, его огнен­ными гла­зами и гор­дыми пово­ро­тами головы, когда он, погля­ды­вая назад, при­гла­шал стадо сле­до­вать за собой.– Надо пола­гать, что его мучают пара­зиты, – тихонько ска­зал мой това­рищ, – в таком слу­чае он подой­дет сюда, чтобы поте­реться о скалы.

И дей­стви­тельно, к нашей неска­зан­ной радо­сти стадо рысью подви­га­лось по направ­ле­нию к утесу. Но вдруг пред­во­ди­тель оста­но­вился, и хотя ветер нам бла­го­при­ят­ство­вал, живот­ное почув­ство­вало, должно быть, близ­кую опас­ность. Заки­нув голову назад, пат­ри­арх стада топ­нул ногой и испу­стил свист, похо­жий на звук, изда­ва­е­мый оле­нем. В ту же минуту мой това­рищ выстре­лил из сво­его ружья, и пред­во­ди­тель стада, под­прыг­нув вверх, упал на землю.

Пола­гая, что осталь­ные живот­ные обра­тятся в бег­ство, я собрался было стре­лять в них, хотя они и нахо­ди­лись еще далеко от меня. Но индеец не дал мне при­ве­сти в испол­не­ние это наме­ре­ние и воскликнул:

– Стойте! Вскоре будет луч­шая цель для ваших выстре­лов. Посмотрите-ка туда. Ну, сеньор, теперь давайте, если вам угодно!

К моему вели­кому удив­ле­нию, стадо и не думало убе­гать, но рысью при­бли­жа­лось к тому месту, где пал пред­во­ди­тель. Окру­жив его труп, живот­ные под­няли жалоб­ный вой, и их груст­ный вид рас­тро­гал бы вся­кого, но не охот­ника, кото­рый, как известно, не знает состра­да­ния. Нимало не заду­мы­ва­ясь, я выстре­лил из обоих ство­лов моего ружья, заря­жен­ного круп­ной дро­бью, и когда поро­хо­вой дым рас­се­ялся, то около пред­во­ди­теля лежало еще несколько уби­тых и ране­ных. Но осталь­ные по-прежнему оста­ва­лись на месте, и нам с индей­цем оста­ва­лось только пооче­редно стре­лять и заря­жать свои ружья, пока мы не покон­чили со всем стадом.

Индеец имел пол­ное право ска­зать, что в этот день мы не потра­тили даром сво­его вре­мени, и наша добыча могла быть оце­нена не менее как в сто дол­ла­ров»[20].

[21]

В этих сце­нах охоты на вику­нью пора­жает больше всего без­за­щит­ность живот­ных, лег­кость с кото­рой их добы­вает чело­век. Пове­де­ние вику­ний во время охоты на них гово­рит о том, что чело­век еще недавно не был вра­гом их рода, живот­ные почи­та­лись им как дар богов. Вику­нья была дадена анд­цам богами именно в каче­стве, как это ни пара­док­сально зву­чит, домаш­него живот­ного, хорошо при­спо­соб­лен­ного к усло­виям пуны, пасу­ще­гося на воле и не тре­бу­ю­щего при­смотра. Не даром Педро Сьеса де Леон назвал вику­ний и гуа­нако диким ско­том. И он же отме­чал, что «гуа­нако и вику­ньи, на вид и повад­ками они как руч­ные и домаш­ние»[22]. Они пред­на­зна­чены для того, чтобы их ловили и стригли, но не уби­вали. И вику­ньи как будто знают о своем пред­на­зна­че­нии. По моим наблю­де­ниям, имея довольно силь­ные зад­ние ноги, кото­рыми они могут отбро­сить чело­века на три метра, вику­ньи этого не делают, даже когда в загоне чело­век ловит их. И ловит их он голыми руками. Они почти не сопро­тив­ля­ются, не куса­ются, не плю­ются, как гуа­нако. Во время стрижки вику­ньям часто ноги не свя­зы­вают, а про­сто при­дер­жи­вают руками.

Окон­ча­ние: § 5. Два­дца­тый век

---