§ 2. ИНКСКАЯ ИМПЕРИЯ (1470 – 1535 н.э.)

[1]

Появ­ле­ние, воз­вы­ше­ние и паде­ние инков

В XII в. на бере­гах озера Тити­кака появился народ, кото­рый впо­след­ствии испанцы стали назы­вать инками, хота индейцы назы­вали Инкой лишь вер­хов­ного пра­ви­теля, или императора.

По легенде, пере­дан­ной Инкой Гар­си­ласо де ла Вегой, бог Солнца – Инти, видя, что «люди в те вре­мена жили как нера­зум­ные звери и живот­ные, без рели­гии и порядка, без селе­ний и домов, не воз­де­лы­вая и не засе­и­вая землю»[2], решил послать к ним двух своих детей – брата и сестру и одно­вре­менно мужа и жену, чтобы направ­лять их. Он оста­вил сына и дочь в лагуне озера Тити­кака и велел идти, «куда хотят и там, где им захо­чется поесть или поспать, они [должны] попы­таться вогнать в землю золо­той жезл дли­ною в поло­вину вары и тол­щи­ною в два пальца (dendos), и там, где он вой­дет в землю с пер­вого же броска… чтобы они оста­но­ви­лись бы и устро­или свое место­пре­бы­ва­ние (аsiento) и коро­лев­ский двор (согtе)»[3]. Полу­чив настав­ле­ния Солнца, его дети отпра­ви­лись на север.

Манко Капак (1022 – 1107) и его супруга Мама Окльо (Mama Ocllo), школа живо­писи Куско, XVIII в.[4]

Манко Капак (Manco Cápac) – так звали пер­вого Инку – при­шел в долину, про­ле­га­ю­щую с севера на юг между двумя кру­тыми хреб­тами Анд. «Там он попы­тался воткнуть в землю золо­той жезл, кото­рый с боль­шой лег­ко­стью ушел в нее с пер­вым же брос­ком, кото­рый они сде­лали; больше они не уви­дели его. Тогда ска­зал наш инка своей сестре и жене: в этой долине при­ка­зы­вает наш отец Солнце оста­но­виться и устро­ить наше место­пре­бы­ва­ние и жилье, чтобы этим выпол­нить его волю»[5]. Здесь на высоте 3416 м над уров­нем моря леген­дар­ный Манко Капак осно­вал в начале XII в. город Куско (Cuzco)[6], сто­лицу буду­щей империи.

Куско, 2004 г.[7]

Исто­ри­че­ские источ­ники ука­зы­вают, что исто­рия воз­вы­ше­ния инков, одного из бес­чис­лен­ных анд­ских пле­мен, начи­на­ется в XII в., а их пра­вя­щая дина­стия насчи­ты­вает 13 имен – от Манко Капака до Ата­у­альпы (Atahualpa), уби­того испан­цами в 1533 г.[8].

Куско, Геор­гиус Браун (Georgius Braun, 1541 – 1622 гг.)[9]

Инки рас­про­стра­нили свое вли­я­ние на огром­ную тер­ри­то­рию, охва­ты­вав­шую к XV – XVI вв. боль­шую часть совре­мен­ных Эква­дора, Перу, зна­чи­тель­ную часть Боли­вии, Чили, Арген­тины, а также неболь­шой район Колум­бии. Они постро­или круп­ней­шую импе­рию в доис­пан­ской Аме­рике. Ее назы­вали Тау­ан­т­ин­суйу («Земля в четы­рех местах»). Инте­гра­ция поко­рен­ных наро­дов в еди­ное куль­тур­ное и эко­но­ми­че­ское про­стран­ство была настолько глу­бо­кой, что до сих пор 7 млн. чело­век гово­рят на кечу­ан­ском – госу­дар­ствен­ном языке импе­рии, среди индей­цев сохра­ня­ется тра­ди­ция общины – айлью (ayllu), и на огром­ной тер­ри­то­рии доныне ощу­тимо вли­я­ние инк­ской куль­туры в фольк­лоре, зем­ле­дель­че­ской прак­тике, пси­хо­ло­гии[10].

[11]

В 1533 г. испан­ские кон­ки­ста­доры уста­но­вили кон­троль над боль­шей частью импе­рии, а в 1572 г. госу­дар­ство инков пре­кра­тило свое суще­ство­ва­ние[12].

 

Управ­ле­ние «диким скотом»

В инк­ской импе­рии про­дукты сель­ско­хо­зяй­ствен­ной и ремес­лен­ной дея­тель­но­сти посту­пали на госу­дар­ствен­ные склады, а оттуда они рас­пре­де­ля­лись по стране. Тор­говля прак­ти­че­ски отсут­ство­вала. Эко­но­ми­че­ская дея­тель­ность пла­ни­ро­ва­лась и управ­ля­лась эли­той инков, по край­ней мере, в цен­тре импе­рии, вклю­чая и управ­ле­ние дикими живот­ными – оле­нями, ланями, косу­лями и дикими вер­блю­до­выми, а не только вику­ньями, как при­нято считать.

Вер­блю­до­вые и их роль в жизни индейцев

Как и обе Аме­рики, Анды в доко­лум­бо­вые вре­мена не знали лоша­дей, коров и овец. Из копыт­ных домаш­ними живот­ными были ламы и аль­паки. Они явля­лись основ­ными постав­щи­ками мяса, шкур и шер­сти для корен­ного насе­ле­ния. Кроме того, у анд­цев имелся, по мет­кому выра­же­нию испан­ских хро­ни­стов, «дикий скот» – гуа­нако и викуньи.

Пер­вое в Европе изоб­ра­же­ние вер­блю­до­вых («Хро­ника Перу»)[13] и пер­вая стра­ница обложки «Хро­ники Перу» Педро Сьесы де Леона[14]

Испан­ский исто­рик Педро Сьеса де Леон  в «Хро­нике Перу» (1553) впер­вые напи­сал о вер­блю­до­вых, кото­рых он назы­вал овцами, и их зна­че­нии для индей­цев в главе CXI «О бара­нах, овцах, гуа­нако и вику­ньях, встре­ча­ю­щихся на боль­шей части гор­ного Перу»:

«Мне кажется, нигде в мире не слы­шали и не знали о том, чтобы встре­ча­лась порода овец, таких как в этих Индиях, осо­бенно в этом коро­лев­стве, в губер­на­тор­стве Чили, и неко­то­рых про­вин­циях реки Ла-Плата, ибо быть может, что они встре­ча­ются в местах, не явля­ю­щихся неиз­ве­дан­ными и неот­кры­тыми (?). Эти овцы, скажу, пре­вос­ход­ней­шие живот­ные, каких сотво­рил Бог, и очень полез­ные. Кажется, что вели­чие гос­подне поза­бо­ти­лось создать такой скот в этих краях, для того, чтобы люди могли жить и питаться. Индейцы, я говорю о гор­цах Перу, никак не могли про­ве­сти свою жизнь, если у них не было этого скота или дру­гого, кото­рый бы при­но­сил им пользу из него извле­ка­е­мую. Об этом я и рас­скажу в этой главе.

В доли­нах [при­бреж­ных] рав­нин, и в дру­гих жар­ких местах жители сеют хло­пок, и делают свою одежду из него, не испы­ты­вая ни в чем нехватки, потому что хлоп­ко­вая одежда уместна для той земли.

В гор­ной части, повсюду, как в про­вин­ции Кольяо, сорас, и чар­кас городка Плата и про­чих доли­нах, не выра­щи­ва­ются ни дере­вья, ни хло­пок, даже если посе­ять, он бы не дал уро­жай. Индейцы, если у них не было своей [одежды], были не спо­собны путем тор­говли иметь одежду для всех. Вот почему даю­щий блага, наш Гос­подь все­выш­ний, в боль­ших коли­че­ствах создал стада, кото­рые мы назы­ваем овцами; если бы испанцы во время войны не умень­шили их так быстро, то и не под­счи­тать, сколько их повсюду было. Но как я гово­рил об индей­цах, скот от поваль­ной чумы уба­вился во время меж­до­усоб­ных войн испан­цев. Мест­ные жители назы­вают овец льа­мас (ламы), а бара­нов – уркос. Одни белые, дру­гие чер­ные, иные – бурые. На вид они как неко­то­рые бараны и овцы, вели­чи­ной с малень­ких коз­лов, с круп­ной зад­ней частью и широ­ким брю­хом, шеей и внеш­ним видом похожи на вер­блюда, головы у них вытя­ну­тые, как у испан­ских овец. Мясо этого живот­ного очень вкус­ное, когда жир­ное, а барашки лучше и вкус­нее, чем испан­ские. Это живот­ное очень домаш­нее и не создает шума; ламы хорошо пере­но­сят 2–3 арробы веса, а загнан­ное, оно не про­па­дет, ведь мясо [у него] настолько хоро­шее. Осо­бенно достав­ляет удо­воль­ствие видеть в Кольяо, как индейцы выхо­дят со сво­ими плу­гами на этих ламах, а к вечеру видеть, как они воз­вра­ща­ются домой нагру­жен­ные дро­вами. Они пита­ются поле­вой тра­вой. Когда они жалу­ются, то сто­нут, как вер­блюды. Есть и дру­гой вид этого скота, назы­ва­е­мый гуа­нако, такие же на вид и раз­ме­ром, но побольше, их огромны дикие стада про­хо­дят по полям, и на бегу пры­гают с такой лег­ко­стью, что собака, пыта­ю­ща­яся их догнать, должна быть такой же про­вор­ной. Кроме этих есть также дру­гой вид этих овец или лам, назы­ва­е­мые вику­ньи, они про­вор­нее, чем гуа­нако, как бы ни были они малы, водятся они по пустын­ным местам, поедая траву, Гос­по­дом создан­ную. Шерсть этих вику­ний пре­вос­ход­ная и такая же хоро­шая, как у овец-мериносов Испа­нии. Не знаю, можно ли делать из нее сукна, знаю только, что достойна вся­че­ского вни­ма­ния одежда, изго­тов­ляв­ша­яся для пра­ви­те­лей этой земли. Мясо этих вику­ний и гуа­нако, отдает вку­сом дичи, но оно хоро­шие. В городе Ла-Пас в жилище капи­тана Алонсо де Мен­досы ел я коп­че­ное мясо одной из этих жир­ных гуа­нако, и оно пока­за­лось мне наи­луч­шим из всего, что я видел в жизни. Есть еще один вид домаш­него живот­ного, кото­рое они назы­вают «пакос», и хотя он очень урод­лив и покрыт шер­стью, внешне похож на лам или овец, но мень­ших раз­ме­ров. Когда они еще малень­кие, как барашки, то очень похожи на испан­ских. В год оно рожает одну такую овцу и не больше»^[15].

Памят­ник Педро Сьесе де Леону в его род­ном городе Лье­рене (Испа­ния)[16]

Испан­ские кон­ки­ста­доры при­чи­нили непо­пра­ви­мое зло анд­ским наро­дам. Поэтому так уди­ви­тельна доб­рота и муд­рость Педро Сьесы де Леона, одного из них, с кото­рой он рас­суж­дает об индей­цах и их вер­блю­до­вых, как высоко он их ценит и сожа­леет о том, что за корот­кий срок мно­го­чис­лен­ные стада этих живот­ных быстро и сильно умень­ши­лись от «поваль­ной чумы», и не боится обви­нять в гибели живот­ных испанцев.

 

Запрет на убий­ство диких копытных

Дичь – это добы­ва­е­мые охо­той птицы и звери, мясо кото­рых упо­треб­ляют в пищу. Кроме мяса она дает пух, перо, шерсть, шкуры, рога и т.д. Поэтому дичь явля­лась госу­дар­ствен­ной соб­ствен­но­стью (при­над­ле­жала Инке) и частью управ­ля­е­мой госу­дар­ством эко­но­мики. Вся копыт­ная дичь была для инков «диким ско­том». И дей­ствия госу­дар­ства по отно­ше­нию к дичи были сходы с теми мерами, кото­рые пред­при­ни­ма­ются по отно­ше­нию к домаш­нему скоту, чье пого­ло­вье должно расти и при­но­сить выгоду. Добы­тое на охоте посту­пало в рас­по­ря­же­ние госу­дар­ства, а затем рас­пре­де­ля­лось по опре­де­лен­ной схеме.

В «Исто­рии госу­дар­ства Инков» Гар­си­ласо де ла Вега пишет, что в импе­рии «запре­ща­лось уби­вать каких-либо оле­ней, ланей и косуль, лам и вику­ний как для коро­лев­ского дома, так и для любого гос­по­дина вас­са­лов…»^[17]. Охо­титься на них было запре­щено даже для коро­лев­ского стола, несмотря на то, что мяса тре­бо­ва­лось очень много: «…Его направ­ляли из дома инки для всех людей коро­лев­ской крови, кото­рые жили при коро­лев­ском дворе, и то же самое про­ис­хо­дило в любом месте, где пре­бы­вала особа короля»^[18]. Вас­салы Инки – кураки (curacas), «гос­пода боль­ших про­вин­ций», как их назы­вает Гар­си­ласо де ла Вега, – также были вынуж­дены соблю­дать этот запрет под стра­хом смерти и доволь­ство­ваться лишь мел­кой пти­цей. Но даже и на нее охо­титься можно было только с раз­ре­ше­ния. Нару­шив­шего закон ждала смерт­ная казнь, нака­за­ние, кото­рое в инк­ской импе­рии при­ме­ня­лось даже за незна­чи­тель­ные преступления:

«…Во всех их коро­лев­ствах счи­та­лась запо­вед­ной охота на любую дичь, кроме пере­пе­лок, голу­бей, гор­лиц и дру­гих неболь­ших птиц, кото­рые шли на пита­ние губер­на­то­ров инков и кура­ков, да и то в малом коли­че­стве и не без при­каза и раз­ре­ше­ния пра­во­су­дия. На все же дру­гое охота была запре­щена, чтобы насла­жде­ние охо­той не пре­вра­тило бы индей­цев в без­дель­ни­ков и они не забро­сили бы дела по дому и по земель­ному наделу; и поэтому никто не решался убить хотя бы одну только птицу, потому что это [озна­чало], что его самого должны были убить за нару­ше­ние закона инки, ибо они про­воз­гла­шали свои законы не для того, чтобы над ними насме­ха­лись»^[19].

Вве­де­ние запрета на охоту при­несло свои плоды. Дикие живот­ные води­лись в изобилии:

«По при­чине такого соблю­де­ния [закона] в любом деле, и осо­бенно в охоте, было столько дичи, как зве­рей, так и птиц, что она захо­дила в [жилые] дома. Однако закон не запре­щал им выго­нять оле­ней со своих наде­лов и посе­вов, если они обна­ру­жи­вали их там, потому что они гово­рили, что инка любил оле­ней и вообще вся­кую дичь ради вас­са­лов, а не вас­са­лов ради дичи»^[20].

 

Чаку

В импе­рии воз­можна была лишь раз­ре­шен­ная Инкой и про­хо­див­шая под его руко­вод­ством кол­лек­тив­ная охота – чаку. (Chaku на языке кечу­а­нов озна­чает «место, или загон для охоты». Сего­дня чаку явля­ется общим назва­нием для всех мето­дов отлова вику­ньи, где стада дви­жимы людьми.)

Инки охо­ти­лись «в опре­де­лен­ное время года, когда кон­чался период выкарм­ли­ва­ния [молод­няка]»^[21]. Мало того, охота в одной и той же про­вин­ции раз­ре­ша­лась только через три года. Стада вику­ний во вре­мена инк­ской импе­рии были огромны. Однако шерсть у них рас­тет очень мед­ленно и поэтому стричь ее без потери каче­ства можно только через три года на чет­вер­тый. И инки это пре­красно понимали:

«Эти охоты про­во­ди­лись в каж­дом округе каж­дые четыре года, между кото­рыми про­хо­дит три года [без охоты], потому что индейцы счи­тали, что в этот про­ме­жу­ток вре­мени шерсть вику­ньи вырас­тает до сво­его пре­дела, а они не хотели стричь ее раньше, чтобы она не утра­тила бы свои свой­ства, и так они посту­пали также для того, чтобы у всех тех диких живот­ных хва­тило бы вре­мени для раз­мно­же­ния и они не испы­ты­вали бы того потря­се­ния, кото­рое воз­никло бы, если бы это слу­ча­лось каж­дый год, что было бы менее полезно для индей­цев и более вредно для скота. А так как было запре­щено устра­и­вать охоту каж­дый год (чтобы создать впе­чат­ле­ние, что уро­жай сни­ма­ется еже­годно), они делили про­вин­ции на три или четыре части или на земли под паром, как гово­рят зем­ле­пашцы, чтобы таким путем каж­дый год охо­титься на земле, отдох­нув­шей три года.

В этом порядке инки устра­и­вали охоту на своих зем­лях, сохра­няя дичь и улуч­шая ее для буду­щего, и они, и их коро­лев­ский двор услаж­дали себя, а от всего этого была польза вас­са­лам, и этот же при­каз дей­ство­вал по всем его коро­лев­ствам. Ибо они гово­рили, что с дикими живот­ными должно обра­щаться таким обра­зом, чтобы они давали бы такую же пользу, как и домаш­ние, ибо Пача-камак или Солнце не могли создать их иначе, как ради пользы [для людей]. И что нужно было также охо­титься на пло­хих и вре­до­нос­ных живот­ных, чтобы уби­вать их и изы­мать из среды хоро­ших, как выры­вают сор­ную траву из [посева] зла­ко­вых. Эти сооб­ра­же­ния и дру­гие подоб­ные выска­зы­вали инки об этой своей коро­лев­ской охоте, назы­вав­шейся чаку, [и] по ним можно уви­деть поря­док и доб­рое прав­ле­ние, кото­рые под­дер­жи­вали эти короли в делах наи­боль­шего зна­че­ния, а с охо­той про­ис­хо­дило то, что мы рас­ска­зали…»^[22].

Попав­шихся во время чаку хищ­ни­ков – есте­ствен­ных вра­гов диких копыт­ных – убивали.

«Самок оле­ньего скота, как-то: оле­ней, ланей и косуль, сразу отпус­кали, ибо у них не было шер­сти для стрижки; очень ста­рых, кото­рые уже не могли дать при­плод, уби­вали, – пишет Гар­си­ласо де ла Вега. – Они отпус­кали также сам­цов, кото­рые, по их мне­нию, были необ­хо­димы как про­из­во­ди­тели, и отпус­кали самых луч­ших и наи­бо­лее рос­лых; всех осталь­ных уби­вали, а мясо делили среди про­стых людей; они также отпус­кали ванак и вику­ний после того, как остри­гали с них шерсть»^[23].

Таким обра­зом, по сви­де­тель­ству исто­рика, инки не только забо­ти­лись о буду­щем при­плоде, отпус­кая самок диких копыт­ных, но и вели селек­ци­он­ную работу, отби­рая луч­ших самцов-производителей. Но самое глав­ное, он сооб­щает о том, что вику­ний стригли живыми, а затем отпус­кали на волю, и не только вику­ний, но и гуанако.

Инте­ресно, что Педро Сьеса де Леон, в отли­чие от Гар­си­ласо де ла Веги, нигде не гово­рит о том, что вику­ний стригли живыми и потом отпус­кали на волю. Но Гар­си­ласо де ла Вега дает опи­са­ние чаку, исполь­зуя зна­ния своей родни по матери, кото­рая была инк­ской прин­цес­сой. Дру­гие хро­ни­сты также пишут о том, что вику­ний не заби­вали, исклю­чая ста­рых живот­ных[24].

Захва­чен­ных живот­ных инки учи­ты­вали для опре­де­ле­ния при­ро­ста пого­ло­вья во время сле­ду­ю­щей охоты:

«Они вели счет всем этим диким живот­ным, словно они были домаш­ними, и в кипу, како­вые явля­лись кни­гами еже­год­ного учета, фик­си­ро­вали их по видам, отдельно сам­цов и самок. Они также фик­си­ро­вали число уби­тых живот­ных, как тех, что при­чи­няют ущерб, так и полез­ных, чтобы знать, сколько голов было убито и сколько оста­лось живых, чтобы в пред­сто­я­щей охоте опре­де­лить, на сколько выросло их пого­ло­вье»^[25].

Стало быть, чаку не сво­ди­лось к полу­че­нию выгоды от «дикого скота» – добыче мяса и шкур. Оно было сред­ством управ­ле­ния дикими ста­дами. Но этим его зна­чи­мость не ограничивалась.

 

«Коро­лев­ские ловы»

Чаку, кото­рое испан­ские хро­ни­сты назвали коро­лев­ской охо­той, было мас­штаб­ным собы­тием госу­дар­ствен­ного зна­че­ния, тор­же­ством, сопро­вож­дав­шимся рели­ги­оз­ной цере­мо­нией. На нем при­сут­ство­вал сам Инка и его при­двор­ные. О мас­шта­бах коро­лев­ских охот гово­рят дан­ные испан­ских хро­ник. Так, Педро Сьеса де Леон при­во­дит сле­ду­ю­щие цифры. Во время охоты в коро­лев­ском заказ­нике число индей­цев, обра­зо­вы­вав­ших чело­ве­че­скую цепь, состав­ляло 10 – 20 тыс., пой­ман­ных копыт­ных – 10 – 15 тыс., а во время боль­шой коро­лев­ской охоты – соот­вет­ственно 50 – 100 тыс. чело­век и более 30 тыс. голов скота[26].

По веро­ва­ниям анд­ских наро­дов, все дикие живот­ные при­над­ле­жат богам, люди не явля­ются их хозя­е­вами, они могут ими лишь вос­поль­зо­ваться с раз­ре­ше­ния богов. Поэтому коро­лев­ская охота начи­на­лась с рели­ги­оз­ной цере­мо­нии, кото­рая, в част­но­сти, вклю­чала в себя при­но­ше­ния даров вер­хов­ному богу инков Инти и богам – защит­ни­кам дикой при­роды. Импе­ра­тор инков в каче­стве жреца лично руко­во­дил цере­мо­нией[27].

Коро­лев­скую охоту Гар­си­ласо де ла Вега опи­сы­вает в главе VI «Тор­же­ствен­ная охота, кото­рую короли про­во­дили по всему королевству»:

«Среди мно­гих дру­гих коро­лев­ских вели­ко­ле­пий, кото­рые были при инках коро­лях Перу, одно из них состо­яло в про­ве­де­нии в опре­де­лен­ное время тор­же­ствен­ной охоты, кото­рая на их языке назы­ва­лась чаку, что озна­чает заго­нять, потому что они заго­няли дичь. <…>

В опре­де­лен­ное время года, когда кон­чался период выкарм­ли­ва­ния [молод­няка], инка при­хо­дил в какую-либо про­вин­цию, выби­рая ее по сво­ему вкусу или исходя из имев­шихся дел мира или войны. Он при­ка­зы­вал, чтобы высту­пили бы два­дцать или трид­цать тысяч индей­цев, или более или менее, в зави­си­мо­сти от [раз­ме­ров] участка земель, кото­рые тре­бо­ва­лось взять в загон. Индейцы дели­лись на две группы: одни цепоч­кой шли в сто­рону от пра­вой руки, а дру­гие – от левой, окру­жая таким обра­зом огром­ный уча­сток земли в два­дцать или трид­цать лиг, более или менее, в соот­вет­ствии с мест­но­стью, кото­рую они должны были окру­жить; они зани­мали реки, ручьи, уще­лья, кото­рые были ука­заны в каче­стве гра­ниц и вхо­дили в состав земли, кото­рая под­вер­га­лась охоте в тот год, и они не захо­дили в мест­ность, кото­рая была пред­на­зна­чена для [охоты] сле­ду­ю­щего года. Они шли, покри­ки­вая, и гнали перед собою живот­ных, и они зара­нее знали, где оста­но­вятся и соеди­нятся оба люд­ских рукава, чтобы закон­чить про­во­ди­мое ими окру­же­ние и запе­реть в загоне живот­ных, кото­рых они согнали; и они знали также, где сле­дует оста­но­вить облаву, ибо там должна была быть откры­тая земля без гор, уще­лий и скал, кото­рые поме­шали бы охоте; придя туда, они тес­нили дичь тремя и четырьмя сте­нами из индей­цев до тех пор, пока живот­ных уже можно было брать руками.

Вме­сте с дичью они сго­няли львов, и мед­ве­дей, и мно­же­ство лис, диких котов, кото­рых они назы­вают оско­льо – их име­ется два или три вида, – ласк и дру­гих подоб­ных тва­рей, кото­рые нано­сят урон дичи. После их всех уби­вали, чтобы очи­стить поле от той вред­ной кана­льи. О тиг­рах мы не упо­ми­наем, потому что они водятся только лишь в ска­ли­стых отро­гах Анд. Число оле­ней, косуль и ланей, а также более круп­ного скота, кото­рый они назы­вали ванаку (гуа­нако – Ф.Ó.), име­ю­щего длин­ную шерсть, и дру­гого, кото­рый назы­вали вику­ньа, что мень­ших раз­ме­ров и с тон­чай­шей шер­стью, было огром­ным, ибо во мно­гих слу­чаях в зави­си­мо­сти от земель, одни из кото­рых имели больше дичи, нежели дру­гие, их пого­ло­вье пре­вы­шало два­дцать, трид­цать и сорок тысяч, что являло собою пре­крас­ное зре­лище, вызы­вав­шее вели­кое лико­ва­ние. Так было тогда; сей­час же, – пусть живу­щие там назо­вут число живот­ных, спас­шихся от уни­что­же­ния и от рас­то­чи­тель­но­сти арке­бу­зов, ибо лишь немного ванак и вику­ний най­дется там, куда [арке­бузы] не смогли проникнуть.

Всех этих живот­ных они брали руками»^[28].

[29]

Опи­са­ние коро­лев­ской охоты дает и Педро Сьеса де Леон. Он сооб­щает, что «за Каха­мар­кой почти в 11 лигах лежит… круп­ная про­вин­ция, в ста­рину густо­на­се­лен­ная, кото­рую назы­вают Гуа­ма­чуко»[30]:

«Погода тут хоро­шая, ско­рее про­хлад­ная, чем теп­лая, изобиль­ная на про­до­воль­ствие и дру­гие необ­хо­ди­мые для суще­ство­ва­ния людей вещи. До при­хода испан­цев в это коро­лев­ство в этом рай­оне были боль­шие стада овец, а по вер­ши­нам и пусты­ням води­лось дру­гие при­ру­чен­ные и дикие стада, назы­ва­е­мые гуа­нако и вику­ньи, на вид и повад­ками они как руч­ные и домаш­ние»^[31].

В этой про­вин­ции, по сло­вам хро­ни­ста, «в ста­рину были могу­ще­ствен­ные пра­ви­тели», потому что «их очень ува­жали Инки». И, тем не менее, здесь нахо­ди­лась «коро­лев­ская роща …где под стра­хом смерти было при­ка­зано, чтобы никто из мест­ных жите­лей не ходил в нее уби­вать дикий скот, а его было очень много, а также води­лись львы, мед­веди, лисицы и олени»^[32].

Охо­титься здесь мог только Инка:

«И когда Инка хотел устро­ить коро­лев­скую охоту, при­ка­зы­вали собрать 3 или 4 тысячи индей­цев, или 10 тысяч, или 20 тысяч, тех, кто был пред­на­зна­чен слу­жить этому, и они окру­жали огром­ную часть поля, таким обра­зом, чтобы поне­многу в стро­гом порядке идти на сбли­же­ние, дер­жась за руки. В оцеп­ле­нии нахо­ди­лась отбор­ная дичь. Див­ное дело видеть прыжки гуа­нако и в страхе бега­ю­щих туда-сюда в поис­ках выхода лисиц. Вводя в окру­же­ние дру­гих индей­цев с лассо и пали­цами, они уби­вали и захва­ты­вали столько, сколько желает Пра­ви­тель (Гос­подь?), потому что во время этих охот они захва­ты­вали 10 или 15 тысяч голов скота, или столько, сколько хотели»^[33].

У Педро Сьесы де Леона есть, кроме того, целая глава, посвя­щен­ная чаку, – глава XVI «О том, как и каким обра­зом пра­ви­те­лями в Перу устра­и­ва­лись коро­лев­ские ловы». В ней он опи­сы­вает уже не чаку в заказ­нике, а коро­лев­скую охоту гораздо боль­шего масштаба:

«И когда пра­ви­тель хотел устро­ить какую-либо коро­лев­скую охоту, неслы­хан­ное дело, как много их заби­вали и ловили руками люди, и за какой-нибудь день ловили более трид­цати тысяч голов скота. Более того, когда для короля это было при­ят­ным вре­мя­пре­про­вож­де­нием и выхо­дил он на ловлю именно с этой целью, ста­вили ему шатры в месте, какое ему нра­ви­лось, потому что, будь это в гори­стой мест­но­сти, везде непре­менно был этот скот, и столько, как мы об этом рас­ска­зали; там, когда соеди­ни­лись пять­де­сят или шесть­де­сят тысяч чело­век или сто тысяч, если так им было при­ка­зано, они окру­жали кру­тые склоны, зарос­шие кустар­ни­ком и поля, да под­няв шум, кото­рый отра­жался эхом их голо­сов, они спус­ка­лись с высот к самой рав­нине, где посте­пенно соеди­ня­лись и схо­ди­лись люди, дер­жась за руки; и в кругу, обра­зо­ван­ном их соб­ствен­ными телами, нахо­дится задер­жан­ная и захва­чен­ная дичь, и пра­ви­тель, раз­ме­ща­ется в месте, какое ему больше нра­вится для осу­ществ­ля­е­мого им забоя. И когда вхо­дят дру­гие индейцы с тем, что назы­ва­ется айльос [ayllos], – а оно [при­ме­ня­ется] для спу­ты­ва­ния ног, и еще одни с пал­ками и дубин­ками, они начи­нают хва­тать и уби­вать; и поскольку такое огром­ное коли­че­ство задер­жан­ного скота и среди него столько гуа­нако, а они побольше, чем малень­кие козлы, с длин­ной шеей, как у вер­блю­дов, про­би­вают себе выход, выпле­вы­вая изо рта грязь, оста­ю­щу­юся на лицах людей, и где могут, про­ры­ва­ются боль­шими прыж­ками. И верно гово­рят, что страш­ное дело, видеть тот шум небы­ва­лый, про­из­во­ди­мый индей­цами с целью схва­тить их, и гро­хот, какой созда­ется, когда те пыта­ются выбраться, да так, что слышно то на при­лич­ное рас­сто­я­ние. И если король хочет убить какую-либо дичь, не входя в обра­зо­вав­шийся круг, то он делает это, как ему больше нравится.

И на этих коро­лев­ских ловах они про­во­дили много дней»^[34].

 

Кайку

В инк­ские вре­мена, кроме чаку, или тор­же­ствен­ной коро­лев­ской охоты, кото­рую про­во­дил лично Инка, суще­ство­вал вто­рой вид кол­лек­тив­ной охоты, назы­вав­шийся кайку (qayqu). Кайку про­хо­дили в общи­нах под руко­вод­ством курак[35]:

«В таком же порядке, – сооб­щает Гар­си­ласо де ла Вега, – охо­ти­лись вице-короли и губер­на­торы инки, каж­дый в своей про­вин­ции, лично при­сут­ствуя на охоте как для раз­вле­че­ния, так и для того, чтобы не допу­стить зло­упо­треб­ле­ний при рас­пре­де­ле­нии мяса и шер­сти для про­стых людей и бед­ня­ков, кото­рыми явля­лись немощ­ные по при­чине ста­ро­сти или дол­гой болезни»^[36].

Для кайку созда­ва­лись спе­ци­аль­ные заказ­ники, напри­мер, в Атун­ко­лье (Hatuncolla), к западу от озера Тити­кака (Боли­вия). Часто они про­во­ди­лись про­фес­си­о­наль­ными охот­ни­ками (huaricatur)[37].

Кайку похож на дру­гой вид кол­лек­тив­ной охоты, назы­ва­е­мый липи (lipi) у айма­ров. Он преду­смат­ри­вал стро­и­тель­ство ограж­де­ний или заго­нов между хол­мами и овра­гами, чтобы пой­мать вику­ний, кото­рые пого­ня­лись людьми. Этот вид охоты при­ме­нялся до 1930-х гг.[38].

 

Рас­пре­де­ле­ние добычи

С мясом, добы­тым во время чаку, инки посту­пали сле­ду­ю­щим обра­зом. По сви­де­тель­ству Педро Сьесы де Леона, «мясо скота, на кото­рое охо­ти­лись, ели те, кто был тогда с коро­лем, и [часть] его сушили на солнце, чтобы раз­ме­стить в хра­ни­ли­щах для снаб­же­ния сол­дат про­ви­зией»[39]. Но Гар­си­ласо де ла Вега гово­рит дру­гое. «Мясо ванак и вику­ний, кото­рых уби­вали, пол­но­стью рас­пре­де­ля­лось среди про­стых людей и кура­кам доста­ва­лась их доля, а также мясо косуль, соот­вет­ственно по их семьям, но не из-за необ­хо­ди­мо­сти, а ради тор­же­ства и празд­ника охоты, от кото­рой бы всем что-либо доста­лось»[40]. Он замечает:

«Люди из пле­беев вообще были бед­ными в отно­ше­нии скота (если не счи­тать кольа, у кото­рых его было много), и поэтому они испы­ты­вали нужду в мясе, ибо они ели его бла­го­даря мило­сти кура­ков или [если] они по слу­чаю очень боль­шого празд­ника уби­вали одного кро­лика из числа тех домаш­них, кото­рых раз­во­дили в своих домах и назы­вали кой. Чтобы помочь этой общей нужде, инка при­ка­зы­вал устра­и­вать те охоты и среди всех про­стых людей рас­пре­де­лять мясо, из кото­рого они делали вяле­ное мясо, назы­вав­ше­еся чарки, и кото­рого им хва­тало на целый год, вплоть до сле­ду­ю­щей охоты, ибо индейцы отли­ча­лись чрез­вы­чай­ной уме­рен­но­стью в своей еде и чрез­вы­чай­ной ску­по­стью в отно­ше­нии вяле­ного мяса»^[41].

Понятно, что Гар­си­ласо де ла Вега иде­а­ли­зи­рует инк­ские порядки и нравы. И хотя я никоим обра­зом не сбра­сы­ваю со сче­тов его сви­де­тель­ства, все же думаю, что в дан­ном слу­чае правды больше в сло­вах Педро Сьесы де Леона, кото­рого, кстати, Гар­си­ласо де ла Вега часто цити­рует в своем труде, но не все­гда при этом ука­зы­вая автора.

По дан­ным Педро Сьесы де Леона, всю шерсть «вее­доры [инспек­торы] при­ка­зы­вали сно­сить в склады или в храмы Солнца»[42]:

«Шерсть ванак, поскольку она была гру­бой (basta) шер­стью, – читаем у Гар­си­ласо де ла Веги, – рас­пре­де­ля­лась среди про­стых людей; а шерсть вику­ньи, поскольку она поль­зо­ва­лась по при­чине своей тон­ко­сти таким ува­же­нием, пред­на­зна­ча­лась вся инке…»^[43].

 

«Руно богов»

Андцы очень высоко ста­вят вику­нью. О ней сло­жены легенды. По мне­нию анд­цев, вику­нья обла­дает сверхъ­есте­ствен­ными спо­соб­но­стями. Жир, взя­тый из вику­ньи, кото­рая умерла есте­ствен­ной смер­тью, вти­ра­ется ново­рож­ден­ному, чтобы сде­лать его ноги быст­рыми[44].

Во вре­мена инков вику­нья явля­лась свя­щен­ным живот­ным и была посвя­щена богу Солнца Инти[45]. Инки назы­вали шерсть вику­ньи «золо­тым руном» или «руном богов», счи­тали ее целебной.

Кера­ми­че­ский сосуд, изоб­ра­жа­ю­щий вику­нью. Куль­тура Чиму, Перу (1100 – 1400 н.э.). Музей Аме­рики (Мад­рид, Испа­ния)[46]

Сама вику­нья, ее шерсть, а также ткани и одежда из ее шер­сти настолько высоко цени­лись, что они стали частью культа Инти и Инки как его сына.

Инки неиз­менно под­дер­жи­вали пред­став­ле­ние о том, что они явля­ются потом­ками Инти, и поэтому Сапа Инка (на кечу­ан­ском Sapa Inka, букв. «Един­ствен­ный Инка») – импе­ра­тор инков мог иметь только одну закон­ную жену (койю), и счи­та­лось необ­хо­ди­мым, чтобы она была его род­ной сест­рой «ради сохра­не­ния чистоты крови Солнца, ибо гово­рили, что было не доз­во­лено сме­ши­вать ее с чело­ве­че­ской кро­вью: они назы­вали чело­ве­че­ской кро­вью ту, что не была [кро­вью] инков»[47].

«Кроме закон­ной жены, те короли имели много налож­ниц: одни из них были его род­ствен­ни­цами до и сверх чет­вер­того колена (grado); дру­гие не при­над­ле­жали к его роду (alienigenas), – пишет Гар­си­ласо де ла Вега. – Дети от род­ствен­ниц счи­та­лись чисто­кров­ными, ибо у них не было при­меси чужой крови; такая чистота высоко цени­лась среди инков и не только коро­лей, но также всех [лиц] коро­лев­ской крови. Дети от чуже­род­ных (estranjeras) налож­ниц были бастар­дами, и хотя к ним про­яв­ляли ува­же­ние как к сыно­вьям и доче­рям короля, оно не имело такого внут­рен­него и внеш­него почте­ния и покло­не­ния, как к закон­но­рож­ден­ным по крови, ибо этим они покло­ня­лись как богам, а тем как людям»^[48].

Только люди с чистой «кро­вью Солнца» – те, кото­рым «покло­ня­лись как богам», имели право носить одежду из шер­сти вику­ньи, а оде­ва­лись в нее сам Инка, койя и закон­ные дети.

Рису­нок[49], изоб­ра­жа­ю­щий Уайна Капака, кото­рый был сде­лан индей­ским исто­ри­ком Гуа­ма­ном Помой де Айа­лой (Guaman Poma de Ayala, 1536? – 1616? гг.) в его руко­писи «Пер­вая новая хро­ника и доб­рое прав­ле­ние»[50]

По неко­то­рым оцен­кам, Уайна Капак (Huayna Cápac), один­на­дца­тый пра­ви­тель импе­рии инков, имел около пяти­сот одних только сыно­вей, кото­рым дове­лось жить уже при испан­ском гос­под­стве[51]. Исходя только из этого, сле­дует пред­по­ло­жить, что одежды из шер­сти вику­ньи нужно было очень много.

Изго­тав­ли­вали одежду и постель­ные при­над­леж­но­сти для Инки и койи «дев­ствен­ницы, пред­на­зна­чен­ные Солнцу», или «жены Солнца», имев­шие «под­лин­ную коро­лев­скую кровь, кото­рая была той же, что и у Солнца»^[52]. Их Гар­си­ласо де ла Вега назы­вает мона­хи­нями, како­выми они по сути и явля­лись. По его дан­ным, «как пра­вило, име­лось более тысячи пяти­сот мона­хинь»^[53]. Гар­си­ласо де ла Вега пишет:

«Глав­ными заня­ти­ями, кото­рыми были заняты жены Солнца, явля­лись пряжа, и тка­че­ство, и изго­тов­ле­ние всего того, что инка наде­вал на свою пер­сону из одежды и голов­ных убо­ров, а также [одежду] для койи, его закон­ной жены. Они изго­тов­ляли и всю тон­чай­шую одежду, кото­рую пре­под­но­сили Солнцу при жерт­во­при­но­ше­ниях; то, что инка-[правитель] носил на голове, была пле­те­ная тесьма, назы­вав­ша­яся льа­уту; она шири­ною с ука­за­тель­ный палец и очень тол­стая, так что была почти квад­рат­ной, – ее обо­ра­чи­вали четыре или пять раз вокруг головы, – и [еще] ярко-красная бахрома (borda), кото­рая про­хо­дила [по лбу] от одного виска до другого.

[Его] одеж­дой была рубашка, спус­кав­ша­яся до колен, кото­рую назы­вали унку… Вме­сто плаща они носили квад­рат­ный плед из двух поло­вин, кото­рый они назы­вают йаколъа.

<…>

Все эти вещи делали мона­хини в огром­ном коли­че­стве для Солнца, сво­его мужа. А поскольку Солнце не могло ни оде­вать, ни носить те укра­ше­ния, они направ­ляли их инке, как его закон­ному и есте­ствен­ному сыну и наслед­нику, како­вым, [как] они гово­рили, он являлся, чтобы он их носил. Он при­ни­мал их как свя­щен­ные пред­меты, и он, и вся его импе­рия отно­си­лись к ним с боль­шим почте­нием… И точно так же сам инка не мог пере­дать их кому-либо дру­гому, кто не при­над­ле­жал бы к его коро­лев­ской и род­ной ему крови, ибо пред­ме­тами боже­ствен­ными, гово­рили они, не могли поль­зо­ваться люди зем­ные (humanos), [что] было не доз­во­лено и счи­та­лось свя­то­тат­ством, а отсюда самому королю было запре­щено пере­да­вать их кура­кам и капи­та­нам, сколь бы ни велика была их служба, если они не при­над­ле­жали к его крови…»^[54].

Инк­ская туника (унку), около 1550 г. Инсти­тут «Иссле­до­ва­тель­ская биб­лио­тека и кол­лек­ция Думбартон-Оакс (Dumbarton Oaks)», Вашинг­тон, США[55]

Гар­си­ласо де ла Вега с вос­тор­гом гово­рит об «одежде для пра­ви­те­лей Инков» из шер­сти вику­ний, кото­рую изго­тав­ли­вали девы Солнца. Он назы­вает ее тон­чай­шей, вели­ко­леп­ной, изысканнейшей.

По сло­вам Гар­си­ласо де ла Веги, люди не коро­лев­ской крови «не могли оде­ваться в ту шерсть под стра­хом смерти». Но все же одежду из шер­сти вику­ньи «давали по при­ви­ле­гии и в каче­стве осо­бой мило­сти кура­кам, ибо иначе они также не могли оде­ваться в нее»^[56]. Он имеет в виду одежду, кото­рую изго­тав­ли­вали не девы Солнца, а, если можно так выра­зиться, девы Инки, у кото­рых по образцу и подо­бию дома жен Солнца в Куско име­лось много домов в наи­бо­лее важ­ных про­вин­циях всего коро­лев­ства. «В них допус­ка­лись знат­ные девушки всех семейств (suerte), как закон­но­рож­ден­ные коро­лев­ской крови, так [и] те, кото­рых мы назы­ваем бастар­дами, с при­ме­сью ино­род­ной крови. Допус­ка­лись также в виде вели­кой мило­сти и одол­же­ния дочери кура­ков, гос­под вас­са­лов; точно так же допус­ка­лись [туда] дочери про­стых людей, кото­рые изби­ра­лись за выда­ю­щу­юся кра­соту, ибо они пред­на­зна­ча­лись в жены или сожи­тель­ницы инке, а не Солнцу»^[57]. Они тоже пряли, ткали и изго­тов­ляли одежду для инки. «Эти изде­лия инка раз­да­вал [людям] своей коро­лев­ской крови, гос­по­дам вас­са­лов, и капи­та­нам войны, и всем осталь­ным лицам, кото­рым он в знак вели­кой бла­го­склон­но­сти и одол­же­ния хотел ока­зать милость, и ему не было запре­щено дарить их, потому что их изго­тов­ляли его жены, а не [жены] Солнца, и они изго­тов­ляли их для него, а не для Солнца»^[58].

«Пыш­ность и обслу­жи­ва­ние в коро­лев­ских домах инков, быв­ших коро­лями Перу, – пишет Гар­си­ласо де ла Вега, – были не менее гран­ди­оз­ными, бога­тыми и вели­че­ствен­ными, чем все осталь­ные вели­ко­леп­ные вещи, кото­рые они имели в своем рас­по­ря­же­нии… <…> Они обили листо­вым золо­том храмы Солнца и коро­лев­ские покои всюду, где тако­вые име­лись; они уста­но­вили мно­же­ство фигур муж­чин и жен­щин, и птиц, назем­ных и водо­пла­ва­ю­щих, и хищ­ных живот­ных, как-то: тиг­ров, мед­ве­дей, львов, лисиц, собак и диких котов, оле­ней, лам и вику­ний, и домаш­них лам, – все, отли­тые в нату­раль­ную вели­чину и в нату­раль­ном виде из золота и серебра, и они уста­нав­ли­вали их в сте­нах… <…> Они изго­тов­ляли [из золота и серебра] травы и рас­те­ния из тех, что рас­тут на наруж­ных сте­нах, и укла­ды­вали их на сте­нах [в зда­нии] так, что каза­лось, что они на них выросли. Они так усе­и­вали стены яще­ри­цами и бабоч­ками, мышами, боль­шими и малень­кими зме­ями, что каза­лось, что они караб­ка­ются по ним вверх и вниз. Обычно инка сидел на сиде­нии из литого золота… они ста­вили его на боль­шой квад­рат­ный бру­сок из золота. Мел­кая и круп­ная посуда для любой службы в доме, как для стола, так и для напит­ков и для кухни, – вся изго­тов­ля­лась из золота и серебра…»^[59].

И среди этого немыс­ли­мого вели­ко­ле­пия коро­лев­ских домов под стать ему была одежда и даже постель­ное белье из дра­го­цен­ной шер­сти викуньи:

«Белье для постели состо­яло из пле­дов и плю­ше­вых одеял из шер­сти вику­ньи, кото­рая настолько тонка и при­ятна, что их среди дру­гих заме­ча­тель­ных вещей той земли при­везли для опо­чи­вальни короля дона Филиппа Вто­рого; они сте­лили их и укры­ва­лись ими» ^[60].

По сло­вам Гар­си­ласо де ла Веги, в коро­лев­ском доме белья для постели и одежды «име­лось мно­же­ство, все­гда новое, ибо инка нико­гда не оде­вал два­жды одну и ту же одежду, так как, [сняв], он затем отда­вал ее своим роди­чам»^[61].

Кроме одежды и постель­ного белья для Инки и его закон­ных жены и детей, по сви­де­тель­ству Педро Сьесы де Леона, «из шер­сти этого скота или вику­ньи они делали рос­кош­ную одежду для укра­ше­ния хра­мов»[62]. Что зна­чат слова «одежда для укра­ше­ния хра­мов», мне неясно. Однако Гар­си­ласо де ла Вега пишет, что девы Солнца изго­тов­ляли «всю тон­чай­шую одежду, кото­рую пре­под­но­сили Солнцу при жерт­во­при­но­ше­ниях». Как известно, при­но­ше­ния Инти обычно сжи­га­лись. Среди при­но­ше­ний были богато укра­шен­ные одежды и рос­кош­ные ткани в боль­шом коли­че­стве – дар в гла­зах инков дей­стви­тельно достой­ный Инти. Ведь искус­ство тка­че­ства они очень высоко ценили, а ткани ста­вили, может быть, даже выше золота и драгоценностей.

Исходя из всего ска­зан­ного, можно сде­лать вывод о том, что в импе­рии инков экс­плу­а­та­ция вику­ний была регла­мен­ти­ро­вана поли­ти­че­скими, рели­ги­оз­ными, соци­аль­ными и куль­тур­ными меха­низ­мами, в связи с чем ее можно рас­смат­ри­вать как очень орга­ни­зо­ван­ное, устой­чи­вое исполь­зо­ва­ние вику­ньи[63], основ­ным инстру­мен­том кото­рого явля­лось чаку.

Одним из послед­них и самых извест­ных было коро­лев­ское чаку в долине Хауха, устро­ен­ное Манко Инкой (Mayta Cápac), импе­ра­то­ром инков во время кон­ки­сты, в честь Фран­сиско Писарро[64], испан­ского аван­тю­ри­ста, заво­е­вав­шего импе­рию инков.

К при­бы­тию испан­цев чис­лен­ность вику­ний состав­ляла, по раз­ным оцен­кам, от 1,5 до 4 млн. экзем­пля­ров[65].

Про­дол­же­ние: § 3. Испан­ское заво­е­ва­ние и коло­ни­аль­ная империя